Валерка к этому времени уложил ленты в коробки и зарядил пулемет. Увидев возвращающегося Ефимыча, хотел, было, открыть второй ящик, но тот остановил:

— Не трогай! Я ж говорил – завтра наступаем. Лент пустых все равно нема. Пусть будут в ящике, так легче будет с ним в атаку идти, сподручнее.

И добавил, освобождаясь от винтовки:

— А сейчас мне приказано спать. Ночью иду в разведку.

Ефимыч глянул на часы «ЗиМ», коричневым матерчатым ремешком охватывающие левое запястье. К пятидесятилетию подаренные друзьями, часы показывали начало пятого. На сон оставалось маловато времени, и он поспешил приготовить для себя кубло.

Молча оторвал доску от крышки, теперь пустого, патронного ящика и воткнул в бруствер. Сверху набросил один конец плащ-палатки, а другой ее конец – положил на край окопа. Придавил их крупными комками земли. Получилось вроде навеса от солнца. Расстелил телогрейку вдоль траншеи. Поправил, подтягивая ее в тень. Встав на колени, пристроил в головах ленточную коробку. Накрыл ватным рукавом все той же телогрейки. Оценивающе оглядел ложе и удовлетворенно сказал: «Ой, ловко!»

Валерка наблюдал за этим, впрямь священнодейством, с открытым ртом так, как смотрят на фокусника. Основательность и аккуратность Ефимыча порой раздражали, но сейчас – Валерка откровенно засмотрелся.

Ефимыч, сидя на телогрейке, снял каску и положил рядом со стоящей у стенки окопа винтовкой. Достал кисет и свернул цигарку. Машинально полез в карман за зажигалкой и, вспомнив, что та не горит, поднял взгляд на Валерку. Но тот – смышленый малый, давно и предупредительно протягивал спички. Прикурив, Ефимыч лег на спину и затянулся.

Мысли, клубящиеся в голове как дым от самокрутки под навесом, неясны и туманны. Ничего конкретного – одни обрывки и те – скачут туда – сюда, возвращаются – чехарда одна. Сознание ни на чем не задерживается. Веки наливаются свинцом и прищуренные глаза слипаются.

— Мабуть, дождь будет, — бормочет Ефимыч, глядя на низко летящую ласточку.

Недокуренная цигарка, зажатая между указательным и большим пальцами, немного подымила, потухла и выпала. Ефимыч спал.

От сдавившего грудь грохота Ефимыч вздрогнул и проснулся. Сверху свалился огромный комок земли, каким укреплял палатку, вынудив тело дернуться и поджать ноги. Ком упал и рассыпался по животу и груди большими кусками. Открыв глаза, Ефимыч не увидел над собой навеса. Вокруг – темно. Почернело так, будто по небу разлили черную краску, а затем эту краску еще и в глаза плеснули.

Ветер беспощадно треплет зацепившуюся за доску плащ-палатку. Наконец вывернув из бруствера доску, он подбросил каску и начал охаживать винтовку. Где-то рядом блеснула молния, разделив небо надвое слепящей, изломанной острыми углами, линией. И тут же раздался оглушающий гром, резонансом отдавшись в груди, заставив бешено заколотиться сердце.

Через секунду с неба посыпались первые крупные капли. Падая, дождинки сначала поднимали фонтанчики пыли с мокрой вороночкой в центре. А потом – полило, как из бочки, в одночасье потерявшей дно. Начался осенний обложной дождь. Обычный для этих мест, затяжной, он мог лить сутки, а то и двое. Под ногами сразу образовалась липкая, жирная грязь.

Валерка и Ефимыч, мокрые как курицы, кинулись спасать имущество. Укрывать его от ливня. Поспешно. Как и куда можно. Набросив на «максим» плащ-палатку, сунули под нее ящик с патронами и коробки с лентами. Растолкали по щелям вещмешки и телогрейки.

Неожиданный аврал моментально привел Ефимыча в чувство. Дождь умыл лицо хлесткими, упругими струями. Сна как небывало – улетучился. Едва взглянув на часы, показывающие без четверти девять, он торопливо засобирался к разведчикам. Подобрав ставшую грязной каску, обтер мокрой ладонью. Надел на голову. Ее не застегнутые, намокшие ремешки болтались вразнобой и легонько, с оттяжкой били по шее. Ефимыч поднял упавшую винтовку и, оглядевшись – не забыл ли чего, попрощался:

— Ну, я пошел, Валерка...

— Счастливо, Ефимыч!

Гигантскими белыми вилами вонзилась молния в землю. На миг она осветила ссутулившуюся удаляющуюся фигуру Ефимыча. Громкий, сотрясающий раскат грома проводил солдата.

Валерка долго стоял с опущенными руками и отрешенно смотрел вслед. По лицу с легким пушком и румянцем на щеках, из-за капель дождя, казалось, текут слезы.

Дальше >>>