Еще была весна. Уже все пробудилось.
Для всех живых – желанная пора!
В родном краю Настасья объявилась –
С детьми приехала вчера

В рессорной дорогой карете,
С сопровождающим слугой…
Видать Данила в высшем свете
Уже стоит одной ногой.

Семья прибавилась немножко –
Жизнь полноценная текла:
Алена внука назвала Ерошкой,
А Настя доченьку Христиной нарекла.

Настасье – сорок лет. Даниле – сорок восемь.
Но мать его Алена умерла, –
Болезнь скосила бабушку под осень –
И только до зимы и дожила.

Отец пропал, и Настя это знала –
Печальная была зима:
Марьяна весточку с оказией послала… –
От одиночества наплакалась сама.

Настасья лошадей, слугу и кучера
Пристроила на постоялый двор,
Сама с детьми прошла до „хутора“ –
Таков у них был с сыном уговор.

Ерошка там по зарослям мотался,
Нашел от хаты только бугорок…
Он старину любил, он прошлым увлекался –
Без этого и жить не мог.

Христина к матери подсела
На травку против бывшего двора.
Над матерью тоской висело
Воспоминанье света и добра…

Пора другим за жизнь хвататься:
Пришел и внукам свой черед…
Ерошке было восемнадцать,
Христине шел четырнадцатый год.

По сорнякам исчезнувшей дорожки
Детей на кладбище сводила мать,
Но там могилу дедушки Ерошки
Не так-то просто было отыскать.

Побыть на острове конечно не забыли,
Хоть не застали там ни деда, ни отца.
И даже не было нигде могилы
Для возложенья скорбного венца.

Марьяна, бедная, от радости металась,
Как горлица без правого крыла.
Она теперь совсем одна осталась
И всех своих друзей пережила.

В тот майский день погожий, как бывало,
Она гостей встречала дорогих…
Укрывшись в тень, кукушка куковала –
Отсчитывала время для других.

А на скале стоял, все прошлое жалея,
Все искренне любя вокруг,
Наследник праведный Ерошки и Андрея –
Алены и Христины внук.

Он не уйдет от хортицкого края,
Он с ним достойно будет жить в ладу…
Но тут уже – история другая,
А я, благословив ее, в сторонку отойду.

Перенесусь в свое безвременье,
На грань тысячелетий и веков,
Где общество загнали преднамеренно
Опять же в царство мух и пауков.

Вернусь в поруганную нацию,
Стоящую у гибельной межи,
В растленную, во всем, цивилизацию,
Погрязшую в коварстве и во лжи.

В том обществе – затменье. Так бывает.
Чем дальше, тем тревожней и темней.
Но в сумерках бокалы поднимают
В честь возвращения теней.

Нам только верить остается,
Что все же сгинет эта маета
И к человечеству пробьется
Гармония, любовь и доброта.

Я знаю, там – вокруг, в урочищах и смугах,
Коль встречу дух сечевика, –
Внезапно, вдруг, – не вздрогну от испуга,
Узнав в нем пахаря и рыбака.

К степному ковылю, рукой лаская ветки,
Я припаду, не знающий сохи…
Я вас люблю, степные наши предки,
За вашу святость и грехи!

Тебя благодарю, уснувший гул столетий,
Минувшее любя издалека,
Как вечную зарю над тенью лихолетий,
Как свет в грядущие века.