Ветерок мне – за ворот, чтобы было легко.
Я сегодня за город уйду далеко:
Там, за мелким лесочком, неподвластный векам,
Спит в степи островочком затаенный курган.

Дремлет древняя дата – исторический след:
Погребенье Сарматов и две тысячи лет…
Там, хотя осторожно, и при свете небес
Отойти невозможно, не увидев чудес.

Презирая усталость, доберусь к островку,
В разнотравье усядусь лицом к ветерку.
Ветерок разноцветьем зашумит о былом
И опять в глубь столетий я уйду напролом.

Это вольному – воля над веками парить,
Из глубин биополя звуки жизни ловить
И с бредовым уклонцем, но без пафоса лжи
В потайное оконце созерцать миражи.

Вот уж слышится шепот из пропасти дней,
Нарастающий топот и ржанье коней, –
Роксоланы на склоне под плащами идут,
Их сарматские кони ушами прядут.

Вид угрюмый и грозный – к небу копья торчат,
Лихо фибулы бронзой блестят на плечах,
Млеют бликами тупо катафракты людей
И – фалары на крупах крутых лошадей.

Огрубевшие лица и усталый народ.
Кружат хищные птицы над стадами – вразброд.
В башлыках, бородаты, за курганом и тут
Кочевые сарматы по бурьянам идут…

Кони прыткие, – фыркают, ржут и храпят,
Между ними кибитки, двуколки скрипят.
И быки, и рабы, и измятый ковыль,
И над степью лениво плывущая пыль…

Мне виденье внушалось сильней и видней…
Тут кукушка вмешалась – из нашенских дней –
Вот взяла и кукукнула, спрятавшись в клен,
И нахально спугнула смещенье времен!

Затворилось оконце, растворилась вуаль,
Загрустила под солнцем притихшая даль…
Облачка над опушкой плывут в никуда
И кому-то кукушка считает года…