|
Был месяц май – цветущий, нежный.
На Хортице – покой и тишина,
Все так же, как и в веснах прежних
В далекие былые времена.
Над балкой мирно приютились хатки.
У крайней хаты приоткрыт притвор.
И тут же рядом зеленеют грядки.
Марьяна с грядок убирает сор.
Управилась, умыла руки, молча
О фартук вытерла и, сдержанно дыша,
Глядела в даль… Со стороны Протолче
Какой-то всадник ехал не спеша.
Потом пропал – в ложбинку опустился
И долго не было – за лесом не видать…
Вблизи из-за дубравы появился.
Да… это Кремень! Нечего гадать!
Обветренный в походах, загорелый,
А на лице припрятанная грусть.
Марьяна тоже малость похудела –
Она все беды знала наизусть.
Он слез с коня и низко поклонился.
Она в ответ отвесила поклон:
— Я знаю, ты в дороге утомился.
Давай, пока присядем под окном,
Потом я накормлю тебя горячим.
Я малость поработала с утра.
Сегодня наши хлопцы, не иначе,
Нам принесут к вечере осетра.
Васыль похлопал по своей Журавке,
Рукой привычной расседлал,
Пустил ее пастись на травку,
Сентябрь минувший молча вспоминал.
Уселись под оконцем у завалинки,
Пока разогревается обед.
— А что Матвей… Он тоже на рыбалке?
— Васыль… Матвея с нами больше нет.
Он умер в январе. Его болезнь скосила…
Он был весь желтый и худой…
Старались мы лечить, что было силы,
Но… Все закончилось бедой…
Васыль подумал: «Дело усложнилось.
Не убежать, не спрятаться от слез.
Она опять, бедняжка, прослезилась.
Я тоже весть недобрую привез.
И тяжко говорить, и умолчать не можно…
Пока не спросит, лучше помолчать…»
И вдруг – спросила, так неосторожно:
— Алешу в гости нам когда встречать?
«Что ей сказать?… Она в слезах, о Боже!
Ждет положительный ответ…»
— Прости, Марьяна, но… он тоже…
Алеши с нами тоже больше нет.
— Как это нет?! — Марьяна удивилась –
Бровями сделала изгиб.
— Уж так в походе получилось…
Алеша наш в бою погиб.
Когда он умирал и был на грани,
Из всех своих последних сил
Мне прошептал: «Скажи Марьяне,
Что я ее одну любил…»
И тут Марьяна разрыдалась:
«Ах, если б все вернулось вновь!…»
Ну как она тогда не догадалась
Про эту самую Алешину любовь!
Марьяна плакала. Внезапно перестала.
Ушла в себя, глядела в никуда.
— Ну как мне жить?… — сама себе сказала, —
За мною ходит по пятам беда.
— Не надо слез. Надейся на хорошее
В своей непредсказуемой судьбе…
Привез деньжат я от Алеши, –
Просил их передать тебе.
В глазу опять слезинка навернулась,
Не капнула – осталась высыхать.
Марьяна только горько улыбнулась,
Пошла еду из печки доставать.
Еще при свете дня пришли с уловом
Женатики Ерошка и Андрей,
Приветив Васыля шутливым словом, –
И сразу как-то стало веселей.
Пришла Алена, приплыла Христина.
Рыбацких промыслов одобрили успех.
Марьяна всех вечерей угостила –
Она, любя, всегда кормила всех.
Узнали про Алешу, погрустили.
Все о походе Кремень рассказал,
Не умолчал о том, как отомстили,
Когда Алеша умирал…
— А наши казачки где обитают?
Давненько их невидно тут…
— Они в низовьях… отдыха не знают, –
От турков крепость стерегут.
Через неделю их отряд вернется
И, если им не нанесут вреда, –
Как обещали, наши хлопцы
Приедут отдохнуть сюда.
За зиму мы устали от походов,
От этих промежгетманских дурниц,
От перебежчиков-уродов
И от интриг вельможных лиц.
— Оставьте дулю этой волоките
И приезжайте отдыхать…
Вы, хлопцы, только поглядите,
Какая здесь земная благодать!
Здесь есть леса, байраки, балки,
Есть живность, дичь и родники,
Урочища, места рыбалки…
И сколько их по берегам реки!
— Конечно, много тут хорошего!
Сегодня ехал – видел… это да…
Недаром другу нашему Алеше
Хотелось здесь остаться навсегда…
Скатилось солнце за дубраву,
Желая жителям покоя и добра,
Зажгло, раскрасило заграву
За руслом старого Днепра,
Особым нежным светом озарило
Безбрежность глубины небес
И алостью озолотило
Левобережья древний лес.
Над островом стрижи резвились
В еще негаснущем огне –
То низко над землей носились,
То зависали в вышине.
Христина и Андрей торопятся на хутор, –
Им надо рыбу разобрать
Да – в погреб поскорей, а утром
В слободке скупщику продать.
Пока еще над балкой не стемнело,
Но солнце село в краешек земли,
Друзья все сразу принялись за дело –
Во всем, в чем надо, помогли.
Так и живут они семьей единой,
Где радость общая, и общая беда.
Так решено Андреем и Христиной
На все грядущие года.
Но жизнь слепа: троих уже не стало, –
В пути сгорели жертвами борьбы,
Исчезли в пустоте астрала,
Не приняли иной судьбы.
В тот тихий вечер Кремень и Ерошка
На прошлогодних связках камыша
Сидели долго под окошком,
Беседовали не спеша.
Поговорив о конских бродах,
Где родниковые ручьи,
Васыль поведал о походах,
О том, что было на Сечи…
— При этих каверзных изменах
Не знаешь, чем и дорожить…
И не понять при новых переменах,
Кому, и – главное, – чему служить!
Хозяев развелось и переможцев!…
И все не просят, а велят,
Защиты ждут от запорожцев,
Кнуты и пряники сулят.
— Не надо проявлять угоду
Ни феодалам, ни властям,
Служить бы надо лишь народу
Всегда, всецело, а не по частям.
Нас было четверо когда-то.
Со мной Прокоп, Данила и Матвей.
Мы были хватские ребята.
От нас бежал любой злодей.
В Сечи мы были
, –
Учили нас оружием владеть:
Мушкетом, саблями и пиками,
Чтобы без дела не сидеть.
Теперь… – святая безмятежность! –
Ловлю ершей и окуней…
Осталась только неизбежность
С любовью разводить свиней…
Живу, Васыль, я тихо и привольно.
При мне – хорошая жена.
Но почему-то сердцу неспокойно –
Борьба какая-то нужна.
Земля усеяна раздорами –
Ослепшие поводыри!…
Повинностями и поборами
Крестьян терзают упыри. —
Ерошка говорил, глядел куда-то в небо, —
Нам жизнь люба, — немного помолчал, —
Но надо жить не только ради хлеба,
Нас ждет борьба – начало всех начал.
А утречком, управившись с делами,
Христина и Андрей решили погрустить –
Они давно уже желали сами
Матвееву могилу навестить.
А тут приехал Кремень, кстати.
Вот и пошли они гуртом
С единым чувственным понятием,
Отбросив остальное на потом.
Шли не спеша, печаль хранили,
Старались ни о чем не говорить, –
Враги Алешу будто здесь убили, –
И шли они Алешу хоронить.
Аленушка, Христина и Марьяна
Цветочки рвали по пути
С надеждой от печального изъяна
Отраду хоть какую-то найти.
Над балкой чуть заметная тропинка
По травам на возвышенность вела.
Там – кладбище, а на краю – могилка,
Которая друзей к себе звала.
Возле могил – кленовая опушка.
И тихо так, как будто время спит.
Над этим сном пророчица-кукушка
Волшебным зовом прошлое хранит.
Никто не помнит и никто не знает,
Кого здесь зарывали и когда…
Здесь, словно призраки, витают
Давно ушедшие года.
Цветочками усыпали могилу,
Вокруг нее уселись на траве,
Матвея поминали и Данилу.
Алеша не остался в стороне.
А травы, как всегда, благоухали
В веселом метельшеньи крыл,
Лазоревые мотыльки порхали
И ветерок цветками шевелил.
Кто говорит, что все кончается?
Быть может этот кто-то врет!
Ведь все в природе повторяется
Из века – в век, из года – в год!
Все это так: тоска и жалость
По уходящим навсегда…
Но жизнь упрямо продолжалась
И пробивалась сквозь года.
Такая вот у жизни хватка,
Чтобы историю творить…
А у истории – повадка
С косою по земле ходить.
История всегда необратима,
Хотя – непредсказуемо глупа.
Она безглазая, но ощутима,
И может все поставить на попа.
Она и ставила, она же и роняла,
И жизнь упрямую пыталась поучать,
Окраску и обличие меняла…
Ну, как ее такую изучать!
И все ж… история – не люлька, не кресало.
Историю – должны любить.
Не резать на шматочки, аки сало,
И отсебятину не городить…
Отдохнуть казаки не явились.
В мае месяце – не смогли.
В это время они находились
На задворках казацкой земли.
По дороге Османской Империи
Возле крепости
Наши хлопцы повозкой скрипели
В предрассветную майскую рань,
Возвращались к своей цитадели.
Где-то там впереди – причал…
Петухи уже первые пели,
с минарета кричал
Монотонным исламским
,
Призывая к молитве своих…
Млел тревожный покой над бурьяном,
Тлел восток, подозрительно тих…
Здесь турецкие бастионы,
Что стоят в понизовьях реки,
Покорили российские воины
И проворные казаки.
Прошлым летом все это было.
А теперь разворот таков:
Основная российская сила
Вновь обрушится на Азов.
А в низовье – иные задачи:
На досаду турецким властям
Запорожским отрядам казачьим –
Бдеть на подступах к крепостям.
Там, где надо, по-молодецки
Подставлять туркам „бисову мать“,
Чтоб войска остальные турецкие
Им к Азову не посылать.
Янычары частенько властвуют
Возле бывших своих крепостей,
По бурьянам, по зарослям шастают
И вылавливают „гостей“.
Их увозят в Очаков на суднах
И, по слухам людской молвы, –
Для работ изнурительно трудных, –
Углублять крепостные рвы.
Вот и с нашими это было:
Возвращались они налегке
И Петро Нетуды-Кобыла
Направлял лошадей к реке.
Чуть виднелась на острове крепость,
А при ней на воде – паром.
Здесь и свершилась нелепость:
Со всех четырех сторон
Янычары в бурьянах стояли,
Перекрыли им все пути.
Казаки и стрелять не стали.
Было ясно: от них не уйти.
Окружили их здесь и зажали,
Но ловцам уходить пора,
И с повозкой они побежали
По-над берегом вниз Днепра.
В степной тишине на рассвете
Опасно со всех сторон:
С крепости могут заметить,
В ответ нанести урон.
Но этого, все ж, не случилось
И прошлым успехам взамен, –
Так уж теперь получилось,
Что хлопцы попали в плен.
Казаков привезли в Очаков.
По обычаям тех веков
Здесь народу бывало всякого –
Чужестранцев и земляков.
Вокруг надзирали стражи:
И скрытно, и на виду,
А вскоре прислужники даже
Принесли казакам еду.
Угощались прокисшей кашей,
Но, чтоб с голоду не пропасть,
Наши хлопцы, страдальцы наши,
Все же ели… отворотясь.
После этой „обильной“ трапезы
Подошел молодой
,
Сделал в книге какие-то записи,
А татарин-толмач помогал.
Турок бойко по-молодецки
Говорил, не стоял, ходил,
А татарин слова турецкие
На понятные переводил:
— Твоя здес ходил на работа,
Как тулке сонца ставал…
Твоя был один забота –
Земля глубоко ковырял.
Сонца земля садилса –
Работа твоя кончал,
Обратна сарай воротилса,
Сидел на солома, молчал.
Вечерял – сарай на солома,
Обедал твоя – где копал.
Задумать бежал своя дома –
Твоя голова пропал…
Ага говорил еще что-то.
Татарин переводил:
— А если плохой твой работал,
Твой будет не ел и не пил.
Рядом стояла дивчина,
На вид – восемнадцати лет.
Похоже, была причина, –
Имела какой-то секрет.
На хлопцев она глядела
Сочувственно так и умно…
Похоже, к ним жалость имела,
Как будто их знала давно.
Ага перед ней рисовался,
Взгляда ее хотел… –
Только напрасно старался
И головой вертел.
Турчанка ушла решительно
Туда, где стоял минарет.
Татарин-толмач уважительно
Ей поклонился вслед.
— Откуда такой красавица? —
Прокоп толмача спросил.
— Тута твоя не касаеца. —
Татарин вопрос погасил,
Но все же потом ответил,
Как будто пугал врага:
— Твой помни: крацавис эти –
Дошка наш главный ага!
Казаков поместили в сарае,
Чтобы завтра чуть свет поднять,
А другим о таком-то вот рае
Приходилось лишь только мечтать.
Они ров под стеной копают,
Как рабы, от росы до росы,
Изнуренные там засыпают,
Словно бездомные псы.
Охраняет их грозная стража
С жесткой выучкой боевой.
И любая людская пропажа
Здесь карается головой.
Наши хлопцы лежат в сарае.
Невеселый у них разговор:
— Как нам сумелось, не знаю,
Вляпаться в этот позор!
— Лежать нам теперь на солома,
Рыть землю и снова лежать…
— Надо было еще с парома
Постараться от турков сбежать.
— Ничего, казаки, не робейте,
Крепитесь, не вешайте нос.
Чего не бывает на свете… —
Тихо Евсей произнес.
Прокоп раскуривал трубку, –
Он один из курильщиков был.
— Берегу я ее, голубку,
И к ней табачку сохранил.
Солнце земли касалось.
Муэдзин откричал азан.
Удрученным друзьям не спалось.
Выбив трубку, Прокоп сказал:
— Чуть свет, нас поднимет охрана
И вниз по тропе крутой,
Похоже, согласно Корана,
Погонят к работе святой.
Увидим, какая опека,
Присмотримся, что к чему…
А вечером мы покумекаем
По нашенскому уму.
Давно уже скрылось солнце,
В сарайчике – полумрак.
И послышался вдруг за оконцем
Голос: «Урус казак!»
И тут же, как будто с неба,
От маленького окна
Упали лепешки хлеба
И малый сосуд вина.
Петро метнулся к окошку,
На чудо взглянуть хотел,
Увидел лишь девичью ножку,
Мелькнувшую в темноте.
Евсей весьма удивился:
— Откуда нам этот дар?
Неужто нам ангел явился?
Ну, значит, Аллах Акбар!
К винцу приложились по разу,
Остальное припрятали впрок
И затихли – уснули сразу,
Отключились от всех тревог.
Крепость Очаков стояла
В ту пору две сотни лет
И, как могла, сохраняла
Турецкий авторитет.
Земля здесь известна с древности,
Еще с прошлой эры, кажись,
За двадцать столетий до крепости
На ней ликовала жизнь,
Потом затихала надолго.
Над степью дремали века.
Временами кочевники только
Приходили издалека.
Было время – пришли татары
И здесь, в условиях перемен,
Хан на случай возможной свары
Поставил крепость Кара-Кермен.
По причине такого размаха
На окраине ханской земли
Турки вскоре по воле Аллаха
Крепость Очаковом нарекли.
Много всего здесь было
В течение прорвы лет.
Сколько военного пыла!
И сколько осадных бед…
Сколько народа убито
В схватках со всех сторон!
Сколько событий забыто,
Что канули в Лету, как сон…
Турецкие власти знают:
«Россия готовит флот,
Царь корабли собирает,
Возможно Азов отберет.
Похоже, что так и будет.
Русский царь – не дурак.
Он под Очаков прибудет
Не в гости, не просто так!
Очаков зажмет в осаду,
С моря в лиман войдет,
С собой кораблей армаду
К крепости подведет.
Тут он ее и засушит,
Отрежет ее от воды
Загубит и наши души… –
Жди от царя беды».
Здесь башня стоит, как в изгнании,
С незапамятных древних времен,
Видно камень в ее основании
Вечной прочностью наделен.
По преданиям в этой башне
Был когда-то колодец с водой…
Но он связан по слухам страшным
С чертовщиной и сатаной.
И легенды слагались сами, –
Много странного было в них:
Будто в колодец людей бросали,
И не мертвых, а только живых.
Было ли это – никто не знает.
Может сказка, а может и быль,
Только в башне теперь пребывает
Плесень, камни и древняя пыль.
Власти той башне не рады –
Там всякое может быть,
Но решили на случай осады
Тот колодец восстановить.
На заре казаков подняли,
В башню старую привели,
С переводчиком объясняли,
Как воду достать из земли.
— Копал твоя нада яма
Глубокий, до самай вода.
Камня, земля и хлама
Оттуда таскал сюда…
Старший добавил что-то,
Татарин за ним сказал:
— Если твой быстрый работал, –
Мой булши лепешка давал.
К стене приспособили факелы, –
В башне царил полумрак, –
Дверцу железную заперли,
Так что – трудись казак!
— Ну и работку нам дали!
Считайте, что повезло…
У ног на земле лежали
Лопаты, лом и кайло.
Друзья почесали затылки:
«Не денешься тут никуды…
Надорвешь все казацкие жилки,
Пока дотянешься до воды.»
Осмотрели высокие стены.
— Что же, хлопцы, придется рыть.
Не заглянешь к турчанкам в гаремы,
Не проявишь казацкую прыть!
Казаки принялись за дело,
Ломом крошили грунт,
По-мужски, энергично, умело
Выдавая работу за бунт.
Шла сначала земля с пол-аршина,
А потом показался песок,
Щебень и всякая мешанина,
От разбитой скульптуры кусок…
Камни бросали в груду,
Туда же – истлевший кинжал…
Под камнем загадочным чудом
Меч-кладенец лежал.
Он хорошо сохранился –
Чем-то обмазан был.
Евсей над мечом потрудился –
Находку себе обновил.
За камнем устроил тайницу:
«Пусть этот меч подождет, –
Может еще пригодится,
Когда его час придет».
И снова работа кипела.
Но вскоре под факельный свет
Железная дверь заскрипела –
Доставили хлопцам обед.
Опять же лепешки были,
Кулеш и с водой бурдюк,
И даже кувшин не забыли
Для омовения рук.
Ага уходил недовольный,
Сказал, показав на края;
Толмач перевел подневольным:
— Мала работал твоя.
И опять казаки трудились –
Камни, земля, песок…
На целый аршин углубились
За этот короткий срок.
Ну, а дальше был грунт плотнее,
Но под выгодный случай впредь
Хлопцы в яме два дня кроптели,
Чтоб доверие заиметь.
Прокоп выворачивал камни –
Ломом вершил успех.
Петро и Евсей руками
Камни швыряли наверх.
Землю с песком ссыпали
Лопатами в старый таз,
Кверху вдвоем поднимали
И высыпали враз.
Увидели древнюю кладку
В диаметре двух аршин.
И тут же Прокоп догадку
Друзьям своим сообщил:
— Когда возле кладки этой
Я ломом попал в плиту,
Лом, соскользнув при этом,
Явно ушел в пустоту.
Может все это ложно,
Может… обвал пород?…
И все ж, от колодца возможно
Есть потаенный ход.
Сейчас мы еще подкопаем
У стенки на этом краю
И, может быть, даже узнаем
Дальнейшую участь свою.
Лопатой три раза копнули,
Уперлась во тьму конура.
Когда посильней ковырнули,
Возникла большая дыра.
Свет от факела тьму рассеял,
Обозначился узкий ход
Вместе с радостной шуткой Евсея:
— Может в гарем ведет?
А Прокоп пригляделся в раздумье:
— Ты о бабах, Евсей, не блажи…
В двух саженях от нас, словно мумия…
Человечий скелет лежит.
Он скелету не удивился,
Даже этого ожидал,
Только сразу заторопился
И в догадках уверенней стал.
— Надо, хлопцы, заделать, как было,
И про это забыть пока…
Постарайся, Петро-Кобыла.
Не дай бог, чтоб заметил ага!
Еще поработали малость, –
Нарыли камней и земли.
А тайна – на завтра осталась… –
Хлопцев в сарай увели.
И опять принесли лепешки,
В горшке негустой кулеш.
И все так же летали мошки… –
«Твоя заработал, – ешь!»
И блохи все так же кусали,
Ползал противный жук,
Со стен паутины свисали
И мыши шуршали вокруг.
С мечтою в разумных пределах
Они на соломе лежат.
А мысли их в дьявольских стенах
Над древним колодцем кружат
И даже над башней, над крепостью,
Укрывшейся в полумрак…
Вдруг опять из оконца-отверстия
Прозвучало: «Урус казак!»,
Из отверстия сверток свалился.
Не успели и глазом моргнуть,
Как Петро у окна появился
На турецкую фею взглянуть,
В оконце воскликнул с запалом:
— Имя свое скажи!
Поняла, на себя показала
И ответила:
— Айгульжи!
И тут же она убежала,
Оставила добрый след…
В чистой тряпице лежало:
Баранина, сыр и хлеб.
— Айгульжи! — повторил свидетель, —
Дошка главный ага!
Мне сдается, что добродетель
В казаке не признала врага.
Дочь коменданта крепости
Любила над валом стоять,
Над всей суетой с нелепостью,
Которой ей не понять.
Подолгу она глядела
Куда-то в невнятную даль,
Не знала сама, что хотела… –
Ей всех угнетенных жаль.
Красавица! Словно картина!
Откуда такая взялась?
Похоже, вторая Христина
В Очакове родилась.
И часто над местностью древней,
На стене, где багряный свет,
Стоит при заре вечерней
Одинокий ее силуэт.
Утром сказали в башне:
— Штобы твой голова не пропал,
Севодне твой булши вщерашни
Дулжен земля ковырял.
Четыре сутка осталса,
Штоб наша вода качал.
Твой будет чичас старалса
Работал и дням, и ночам.
При этом служивые лица,
Пыль отряхнувши с ног,
Оставили хлопцев трудиться,
Заперли дверь на замок.
А невольники этому рады,
Опять разобрали дыру.
Им побыстрее бы надо
Пройти до конца конуру.
Евсей напросился первый:
— Сначала в разведку схожу…
У меня, хлопцы, крепкие нервы.
Вернусь – обо всем доложу.
Выбрал побольше факел –
Ему не терпелось, – и вот,
В таинственном полумраке
Казак в неизвестность идет.
Пригнувшись, Евсей удалялся,
Перешагнул скелет, –
Дальше проход снижался,
Медленно меркнул свет.
Евсея уже не видно,
Не слышно его шагов…
Петру, конечно, завидно, –
Он тоже без берегов.
Долгонько Евсея ждали,
Или какой-нибудь звук…
Слабый свет увидали
Не сразу, конечно, не вдруг,
Показался сначала факел,
А вскоре рука с головой…
Не сгинул в таинственном мраке!
Казак возвращался живой.
Вылез Евсей, отдышался,
Землю с себя отряхнул…
— Я там с мертвецами общался
И слышал невнятный гул.
Там есть небольшие обвалы, –
Пролез через них напролом.
Дошел до большого завала…
Надо… лопату и лом.
Там жутко и воздуха нету,
И стены как будто дрожат…
Там, дальше – еще три скелета, –
Давненько, видать, лежат.
Там кто-то невидимый ходит…
Тут вспомнишь и сатану…
Но главное: ход уводит
Под крепостную стену!!!
— Что же, хлопцы, расправим плечи,
Прихватим лопаты и лом…
— Только третьему делать там нечего.
Справимся мы с Петром.
И пошли, вечный мрак освещая,
Древний вдыхать застой,
Судьбоносный вопрос решая,
Желанный, но непростой.
Перелезли через обвалы,
Через остовы мертвецов
И дошли казаки бывалые
До преграды для беглецов.
И упрямо по переменке
Расчищали – обоим нельзя.
Здесь мешали им тесные стенки,
Новым обвалом грозя.
Землю бросали под ноги,
Рассыпали ее за спиной
И… Спасибо вам, древние боги,
За победу над сатаной!
Лом при последнем ударе
Наконец-то прошел в пустоту.
Его торопливо убрали –
Сияла дыра на свету.
И в замкнутой душной гробнице
К дыре подышать сквознячком
Утомленные с потными лицами
Хлопцы припали ничком.
А Прокоп над колодцем трудился,
Мотался туда-сюда;
Ведь надо приставленным лицам
Подать результат труда.
Петро и Евсей осторожно
Расширяли края дыры
Так, чтобы было возможно
Просунуться из норы,
Во все стороны осмотреться,
Прикинуть: что, где и как,
И что для побега имеется,
Чтоб скрыться от турка во мрак.
Дыра находилась под крепостью,
От стены две сажени вниз,
Заросшая всякой нечистью, –
Для хлопцев хороший сюрприз.
В зарослях, если спуститься,
От стражи настенной таясь,
От крепости удалиться,
А там… уходи смеясь.
Дело, похоже, сделано.
На радостях обнялись,
И были почти уверены –
Впереди и свобода, и жизнь!
Отправились в башню к Прокопу –
Время не ждет, бежит…
Увидел Петро, что сбоку,
Вроде, кувшин лежит.
Поднял, сковырнул землицу.
— Когда-то пили вино…
Древность! Как говорится.
Но слишком заужено дно.
Давно, видно, здесь пребывает…
Прокопу кувшин покажу, –
Он что-то о древностях знает,
А прошлым и я дорожу.
— Не об этом нам думать надо.
Не до древностей нам, Петро!
Нам бы от рабского смрада
Поскорей убежать хитро!
И опять они пробирались
Над скелетами у стены
И, похоже, что издевались
Над бессилием сатаны.
Евсей, окрыленный успехом,
Песню в пути распевал.
Петро отзывался смехом,
Переползая завал.
Прокоп наконец дождался,
Время с трудом перенес,
Глазами на них уставился.
Во взгляде – один вопрос…
— Выход мы обеспечили –
Лучше нельзя и желать!
Так что, сегодня вечером
Можно и когти рвать.
И с торопливым рвением
Они заложили вход, –
Скоро, согласно времени,
Ага с кулешом придет.
— Откуда здесь амфора эта? —
Прокоп увидал сосуд.
— Этот кувшин с того света, –
Он от скелетов тут.
Прокоп в нем разглядывал что-то,
Долго глядел в него.
— Похоже, там свиток какой-то…
Папирус, скорее всего.
Древние эти штуки…
Амфору надо сберечь
И, ради народной науки,
Доставить находку в Сечь.
Говорят, здесь в далекие годы
стоял,
И, возможно, колодцы и ходы
Он и проковырял…
В башню пришли радетели
С жиденьким кулешом.
И сразу ага заметил:
— Твой делай нехорошо!
Плоха твоя работал!
Мала земля копай!…
— Какой от тебя забота, –
То и от нас получай!
Ты, господин пригожий,
Чтобы мы хорошо копай,
Дай нам харчи хорошие
И по турчанке в сарай!
Твою доброту узнаем,
Оценим, и вот тогда –
День один покопаем
И будет тебе вода!
После брехни Евсея
Прокоп не остался в долгу:
— С водой хороша затея,
Вот только понять не могу –
Кто-то работать мешает,
Странные звуки кругом,
Лопата из рук выпадает,
Не подчиняется лом,
Невидимый кто-то ходит,
Трудиться мешает нам!
И вот, по всему выходит,
Что в башне живет шайтан!
Ага предложил хлопцам стражу…
— Нет, нет! Упаси Аллах!
И думать не надо даже, –
Все обернется в прах!
Мокрой воды не станет, –
Будет сухая вода…
Никто ее не достанет,
А это – твоя беда.
Мы – ничего! Мы справимся
С этой шайтановой ерундой…
И, если живыми останемся… –
Будете скоро с водой.
А если что с нами случится…
И даже погибнем здесь, –
Вам надо за нас молиться
И славить казацкую честь…
Все это, что говорилось,
Татарин усердно переводил.
Хоть лицо у аги омрачилось,
Все ж он с верою уходил.
Конечно, он был озабочен:
Приказал ему главный ага,
Чтоб работа была закончена
До ближайшего четверга.
Уходя, он сказал коряво:
— Мой турчанка сарай давал,
Твой копал нада быстрый яма,
Башня этот вода доставал.
Железная дверь заржавелая
Замкнулась тяжелым замком,
А у хлопцев задумка смелая
Созрела особняком.
Только делали все по порядку,
Чтоб не было лишних хлопот.
Сначала убрали закладку
В спасительный тайный ход,
Оттуда останки-скелеты
Решили перенести,
Но так, чтобы в деле этом
Грамотность соблюсти.
Трех мертвецов осторожно
Здесь в башне, глупцам на беду,
Уложили они, как положено,
У колодца, на самом виду.
Возле них положили лопаты,
Приспособили лом и кайло…
— Потрудитесь за нас, ребята.
Отдохнули, небось, давно.
Набросали в пролом каменьев,
Чтоб дыру за собой заложить.
Попросив у шайтана прощенье,
Приготовились уходить.
Взял Прокоп эту древнюю „штуку“,
А Евсей – потаенный меч
И Петру лишь осталось в руку
Малый факел зажечь.
Пригибаясь, в дыру пролезли,
Заложили ее изнутри
И руками своими „железными“
Уплотнили, землей загребли.
Шли казаки осторожно,
С дымным факелом впереди.
И все-таки было тревожно
В этом загробном пути…
Но вот, казаки – на месте.
Евсей ковырнул мечом
В заложенном им отверстии, –
Свет засиял лучом.
У выхода здесь уселись, –
При воздухе – благодать!
Чтоб твердые шансы имелись,
Они будут сумерек ждать…
Не нарушив порядок всегдашний,
За пять суток до четверга
Подходили к „тайницкой“ башне
Толмач, два стражника и ага.
Подошли, как обычно, к двери,
Открыли, вошли за порог,
Увидели – обомлели
И погрузились в шок.
В факельном отблеске света
Возле обычных лопат
Три почерневших скелета
Рядом с колодцем лежат.
И вошедшим в поблекшие лица,
Понятиям всем вопреки,
Глядели пустыми глазницами
Бывшие казаки…
Первым татарин очнулся
И с криком «Шайтан! Шайтан!»
Выбежал, покачнулся,
Схватился за грудь и упал.
Вслед за татарином, сразу же,
Опомнился младший ага
И в страхе, забыв о стражниках,
Пустился куда-то в бега.
А те лишь глазами хлопали…
Крадучись, вышли на свет
И долго затем кверху попами,
Молились на минарет.
А возле двери сарая,
Чадрой прикрывая взгляд,
Трех казаков ожидая,
Турчанки стояли в ряд…
В крепости было смятенье.
И можно сказать наперед:
Ту башню уже без сомненья
Вторично народ проклянет.
И долго, как это бывает,
Все станут ее избегать…
Шайтаном, что в ней пребывает,
Будут детей пугать. | 
Валерий Виноградов
